Глава 2

Мы обмениваемся номерами телефонов, и он провожает меня до вагона аэроэкспресса. Жаль, что нам не по пути: Влада уже ждет такси. Но знакомство с таким классным парнем —  хороший знак, это точно.

За окном электрички рассматривать нечего, тем более она движется слишком быстро, а я взбудоражена знакомством и собственной смелостью, поэтому достаю из рюкзака свою книгу желаний, потрепанный блокнот, с которым не расстаюсь уже несколько лет. В него я записываю самые сокровенные мечты, мысли и все свои планы.

Нахожу в самом начале списка нужный пункт.

Переехать в Москву.

Да! Со щемящим чувством в груди ставлю рядом особенно жирную галочку.

Я в Москве, и теперь буду здесь жить.

Второй по важности пункт в моем длинном списке вещей, которые хочу сделать или попробовать в своей жизни. Важное и всякие пустяки вроде узнать, каковы на вкус устрицы, или остановиться в пятизвездочном отеле. Я веду его с двенадцати лет, пусть старомодно, но мне нравится ощущение бумаги под пальцами, шелест страниц, едва уловимое поскрипывание стержня ручки, когда пишешь, особенно, когда вычеркиваешь сделанное. Это особый кайф и самый торжественный момент!

И мой большой секрет.

Переезд занимает второе место в топе заветного, а первое… Первое принадлежит тому, ради чего я здесь.

От Киевского вокзала до пункта моего назначения две остановки на метро. Дом старый, но лифт, к счастью, работает. Не представляю, как бы я тащила чемодан на четвертый этаж по лестнице.

— Ветка!!! — визжит Катя, увидев меня на пороге, и бросается обнимать. Она на полторы головы выше, поэтому меня едва не сносит в сторону. — Я так соскучилась! Прямо соскучилась-соскучилась!

— Еще бы, Емцева! Два года прошло.

— Два года! Капец как много!

Катя — моя школьная подруга. И самая лучшая. Мы как познакомились в первом классе, так все время сидели за одной партой, а после уроков вместе гуляли. Надолго вообще не расставались. Ей я могла доверить любой секрет, зная, что об этом никто не узнает. Мы были не разлей вода, даже во всех списках наши фамилии стояли рядом, но в девятом классе родители Емцевой уехали в столицу и забрали единственную дочь с собой. С тех пор мы общались через ВК и W******p, а встречались на каникулах, когда Катя приезжала к бабушке. Желание уехать в Москву появилось у меня раньше, чем это сделала лучшая подруга, но благодаря ей только укрепилось.

— Тебе нужно было давно это сделать, — заявляет она, когда мы отлипаем друг от друга, и втаскиваем чемоданище в прихожую. — Уф! Тяжелый. Ты туда любовника что ли запихнула?

— Он бы там не выжил, — давлюсь смехом.

— Ну, я не в курсе твоих сексуальных предпочтений, — парирует эта язва. — Но ощущение такое, что ты всю жизнь сюда поместила.

— В каком-то смысле, так и есть: в этом чемодане все самое важное, что я забрала из дома.

Светлые брови подруги подскакивают вверх и скрываются за челкой.

— Значит, это правда? — переспрашивает она, будто по-прежнему не может в это поверить. — То есть ты не в гости, а насовсем?

— Кать, — смеюсь я, — мы же с тобой неделю назад разговаривали. Я как раз сказала, что билеты купила, и что на этот раз все серьезно… Или ты не рада меня видеть?

Мысль странная, но я почему-то за нее цепляюсь. Мы действительно с Емцевой обсуждали мой приезд, и для меня все казалось решенным. И вообщем-то не понятно, чему Катя так удивляется.

— Рада. Еще как рада! Просто я до конца не верила, что ты решишься. Ты же всегда была такой…

— Какой?

— Ну, у тебя родители строгие, — выкручивается подруга. — И ты целый год думала, переезжать или нет.

На самом деле, я работала, чтобы все-таки переехать.

— Это же отпад, Вет! — Она снова порывисто меня обнимает и тащит на кухню. По пути рассказывая, куда мы отправимся сегодня. И завтра, и в этом месяце. А заодно угощает меня сэндвичами с ветчиной и кофе. 

Я у нее впервые, поэтому с любопытством рассматриваю бледно-голубую кухню, деревянный стол у стены и холодильник, на котором нет пустого места от магнитиков: в отличие от моей семьи, Емцевы много путешествовали.

— А как же институт? — спрашивает Катя, когда с ветчиной, сыром и хлебом покончено.

— Бросила. Ты же знаешь, что химия это не мое. Как бы я не старалась, вряд ли у меня получится продолжить славный род аптекарей.

Да, бабушка и мама провизоры, и очень хотели, чтобы я тоже им стала. Людям всегда будут нужны лекарства, работа непыльная, зарплата хорошая и побоку, что душа не лежит. Работа не должна нравиться. Я же в корне с этим не согласна, трудности, конечно, закаляют, но только когда интересна сама цель.

— Как Елена Дмитриевна на это согласилась?

— Мне разве нужно ее согласие? Мне уже девятнадцать, Кать, не пять.

— Она не в курсе? — Подруга деловито заправляет длинную мелированную прядь за ухо и делает глоток кофе.

— Я ей рассказала. Вчера.

— О господи, Вета! И что они сказали?

— Устроили великую трагедию, — пожимаю я плечами. — Особенно отчим. Он вроде как ответственный за меня и все такое. 

Нет, Александр Федорович — нормальный мужик, но иногда он слишком перегибает. И не понимает, что я давно в их новой с мамой семье лишняя. 

— На мою жизнь у меня свои планы.

— Понимаю, — тянет подруга. — Это то, что я думаю?

Ответить я не успеваю, потому что кто-то звонит в дверь, точнее в домофон, и Катя буквально выбегает в коридор.

Ждет кого-то?

Впрочем, она так же быстро возвращается.

— Э-м-м… Вета, кажется, это по твою душу.

— Чего?

Мои глаза, по ощущениям, становятся большими-пребольшими, потому что за мной могли явиться только мама или отчим. Но нас разделял полуторачасовой перелет, а я в Москве всего ничего. Это просто не могут быть они, потому что телепорт еще не изобрели.

— Это Никита, — объясняет Катька. — Омельчин.

Мой сводный брат?!