Протянув руку, глажу мальчишку по щеке.
— Отдохнул? Неси из шкафчика хрустальный флакон.
Расходовать эликсир второй жизни на полутруп — безумное расточительство. Но этот вечер и без того обещает множество расходов куда более чувствительных, чем редкое зелье. Притихший Рыжик выполняет распоряжения еще старательнее и быстрее, чем обычно, виновато косится на меня. Но не боится. Я его никогда не наказывал и не собираюсь — что толку? Мальчик не виноват, что изначально уродился с пороком, а годы в приюте довели этот внутренний изъян до своеобразного совершенства. Он вливает эликсир в паладина и вытирает ему лицо мокрым полотенцем, заливает раны кровохлебкой. Потом тем же полотенцем, смочив его сильнее, тщательно оттирает пол, но густой запах крови так и стоит в воздухе, пропитывая все вокруг.
— Достаточно, — бросаю я. — Дай ему воды.
Паладин медленно, но верно приходит в себя.
— Зачем?Как же хорошо, что он не кричит. Теперь и поговорить можно. Даже нужно.— Что именно?— Зачем именно этот мальчик? Неужели…Я открываю глаза, разлепляя мокрые ресницы. Смотрю на собеседника.— Ты ведь понял, что я собираюсь делать, монах. Ты не тупой паладин и не маленький влюбленный убийца. Даже пытался предупредить. Неужели ты не понимаешь? Симметрия. Светлое сердце, обратившееся к тьме, темное — призвавшее свет. В этом и есть справедливость.— Я… понял, — откашливается он, потом упорно продолжает. — Но почему именно Ронан? Он… любил тебя. По-своему, конечно, — быстро поправляется испуганный своей нечестивой мыслью Санс. — Но ведь любил. Неужели ты не нашел кого-то другого? Менее
Черенок заступа быстро теплеет. Потемневший от времени, выглаженный ладонями, он кажется живой плотью, как и всегда, когда держишь в руках старое дерево, впитавшее много труда. Сточенный по бокам и жестоко выщербленный посередине, заступ то скрипит, то звякает о крупные камни, и яма растет медленно, осыпаясь по бокам, так что приходится то и дело выгребать смесь каменной крошки и мерзлой земли.Это не мягкая кладбищенская земля пополам с песком, к которой я привык. Намертво слежавшаяся, она покрыта изморозью, почти не отличаясь по цвету от низкого свинцового неба и серых же камней, вылинявших в тумане, потерявших даже свои исконные скудные краски. С усталым злым упорством, таким же серым и холодным, как все вокруг, я долблю смесь глины и щебня, стараясь откалывать куски побольше, поддеваю их краем заступа и выкидываю наверх, не отшвыривая слишком далеко. Еще ведь засыпать. Придется дробить мерзлые комья размером в несколько кулаков, а потом сгребать их обр
Западная часть герцогства Альбан, баронство Бринар, монастырь святого Матилина,восемнадцатое число месяца ундецимуса 1218 года от Пришествия Света Истинного— Матушка, жарко… Пустите купаться, матушка! Смотрите, какая вода чистая… Ну, матушка…Сев на постели, Энни стиснула одеяло, глянула мимо Женевьевы невидящими глазами и снова обессиленно упала на ложе. Прижала к пылающим щекам ладони, повернулась набок, что-то шепча о холодной прозрачной воде и жарком солнце. Женевьева снова укрыла ее ветхим шерстяным одеялом, устало привалилась к стене, но тут же отшатнулась от промерзшего камня. Тяжело поднялась, с трудом переступая опухшими не по сроку ногами, подбросила дров в жаровню и, вернувшись к кровати, прилегла рядом с дочерью. Положила руку на ее горящий лоб: показалось, или жар стал немного спадать? Энни наконец уснула, только временами тихонько всхлипывала во сне и мяла в пальцах край одеяла. На соседней кровати ров
Стамасс, столица герцогства Альбан, дворец его блистательности герцога Орсилия Альбана, 21 число месяца ундецимуса, 1218 год от Пришествия Света ИстинногоДомициан проснулся ночью, словно что-то толкнуло его, мгновенно вырвав из тяжелого болезненного забытья. Открыл глаза, поймал на полированном дереве потолка отблеск лампы — с некоторых пор велел на ночь оставлять свет на прикроватном столике — и почувствовал чье-то присутствие. Но спальня была пуста: с высокой кровати хорошо просматривались все углы, да и предположить, что здесь, посреди дворца его блистательности герцога Альбана, кто-то чужой может проникнуть в тщательно охраняемые покои — было неслыханной нелепицей. Не для того у дверей днем и ночью стоят рослые горцы в кирасах и с протазанами из лучшей зелвесской стали, не для того каждый день покои высокого гостя заново проверяются и освящаются братьями-хранителями, да и какое зло посмеет приблизиться к наместнику Святого Прес
Стамасс, столица герцогства Альбан, дворец его блистательности герцога Орсилия Альбана,22 число месяца ундецимуса, 1218 год от Пришествия Света ИстинногоПегая имрийская лошадка тряхнула головой — крошечные колокольчики на концах заплетенной в косички гривы отозвались мелодичным звяканьем. Ступала лошадка медленно, словно понимая, что седок еще юн и неопытен, и толстые ноги, окаймленные у копыт пышной шерстяной щеткой, несли такое же толстенькое и приземистое тело с уморительной важностью. Светловолосый мальчик лет пяти, одетый в алую шерстяную камизу, зеленые шоссы и кавалерийские сапожки, гордо оглянулся на герцога и стоящего рядом с ним Домициана, слишком сильно натянув один повод. Удила выехали изо рта лошади, тут же скрутившей голову набок, и пока мальчик ловил упавший повод, лошадь нервно замотала головой, попятилась.— Не отвлекайся, сын мой, — напомнил Альбан с улыбкой. — Опусти пятку и следи за руками. Не тяни
где-то на востоке Арморики25 число месяца ундецимуса, 1218 год от Пришествия Света Истинного — Три принца вечером в садуИграли в мяч, да на бедуК ним вышла Эллейн, их сестра…Склонившись над ретортой, он легкими движениями ладоней управляет огнем. Послушное пламя лижет стекло то сильнее, то слабее, а он мурлычет сосредоточенно, не обращая внимания ни на что, кроме бурления зеленоватой жидкости в реторте.— Лови! — ей крикнул младший принц,Но мяч за церковь улетел.За ним бежит принцесса вслед:Проходит час — принцессы нет…Он часто напевает за работой, и тогда надо сидеть тише мыши рядом с голодной кошкой, чтобы, упаси Темный, не помешать. Впрочем, я и так стараюсь не торчать перед глазами лишний раз, только получается плохо: Керен смотрит на меня, когда ему нужно. А вот видит, кажется, всегда.В реторте клубится мутная взвесь, зато в другой колбе
Рыцаренок и его свита смотрят на меня с надеждой, Виннар с хмурой тревогой, а у дядюшки в глазах не прочесть ничего.— Он умер, — говорю я. — Не успел сказать ни слова. А вам что говорил?Юный рыцарь все так же растерянно пожимает плечами.— Нес какие-то глупости. Вернуть возлюбленного, который предал, иначе все умрут. Откуда нам знать, кто спутался с этой нечистью? Она даже имя не назвала…Да, не назвала. И зачем ей затевать такое, если можно было устроить все куда тише? Но если все деревенские — сколько их, кстати? — в, церкви то возлюбленный явно не там. Я испытующе смотрю на рыцаря, рядом тяжело сопит Виннар. Под нашими взглядами на бледной коже юнца вспыхивает румянец.— Что? — вскрикивает он, срываясь на фальцет. — Вы думаете, что… Это не я! Единым Светом клянусь! Спутаться с богомерзкой нечистью?! Моя невеста — самая прекрасная девушка на земле!На земле —
— Леди Изоль? — удивленно спрашивает рыцаренок, обнимая девчонку за плечи и пытаясь повернуть к себе. — О чем она говорит?— О да, о чем я говорю? — усмехается ланон ши.На стенах — ледяная изморозь, и кажется, будто с каждым ударом сердца становится холоднее. Но пар изо рта не идет, значит — морок. Все морок! Это же фейри! Она стоит спиной ко мне, как раз между мной и Виннаром, только он на шаг ближе. Позади алтарь, и будь я священником Единого… Впрочем, будь я священником, она бы меня к алтарю не подпустила.— Ты прав, проводник уходящих, — говорит она, не оборачиваясь, и голос ее не теплее заледеневших стен. — Это был Бельтайн. Хмельной Бельтайн, ликующий скрипками, флейтой и танцами у кострами, пахнущий яблоневым цветом и сладостью поцелуев. Кто пляшет у дерева, обвивая его лентами? Ты часто присматривался? Кого только ни увидишь в толпе… Я всего